Вчера, в преддверии грядущего на днях 81-летия со дня ее рождения заработала выставка личных вещей Людмилы Гурченко из московского Музея-мастерской великой актрисы в рамках Ночи искусств. На снимке – я только что провел открытие. Мне, как сделавшему две авторских радиопрограммы памяти самой любимой с детства артистки к Году российского кино, было особенно приятно открывать такую экспозицию. В свое время глубоко погрузился в ее блестящий мемуарный материал, найдя немало созвучий. По иронии судьбы, великой актрисе так нелегко порой приходилось доказывать свое право находиться на сцене…
Из автобиографий Людмилы Марковны:
“Вот недавно проснулась и сразу вскочила! Маюсь. Кручусь – не терпится! Да что же это тебе все не терпится? Ты же уже знаешь, что это «не терпится» потянет за собой неподъемный шлейф, пестреющий прежними иллюзиями, крушениями, придумками и новыми надеждами на «а вдруг»… Что же мне делать? Как остановить это «не терпится»? Нет, не могу. Поздно. Уже начинает бешено стучать сердце. Вот оно уже подпрыгивает к горлу, вот-вот выпрыгнет… А в подкорке души, в серых клетках мозга уже звучит мелодия, интонация, выкручиваются руки и ноги… Вот они уже все собрались и стучатся. И просят облечь их в «образ»…”
“Иногда мне кажется, что я снималась постоянно. С детства. Я снималась, когда пела, когда говорила с кем-то, когда читала книгу, когда ходила по любимому полю. Мне не нужна была съемочная площадка. Мне нужен был лишь источник света: солнце, лампа, абажур, фонарик. Все, что горит и зажигается…”
“Опасная профессия актрисы. Надо уметь проваливаться. И провалы, и драма одиночества, это часто коллективный труд людей, коллег. После того как постоишь у позорного столба после этого ничего уже не страшно. А я все барахталась, карабкалась к свету, не представляя, что нахожусь в яме. В пьесе, которую я сейчас репетирую, есть слова: актеры умирают раньше своей естественной смерти. От тоски, ненужности. Они умирают тогда, когда их забывают…”
Давайте помнить.
